Ветеран труда Надежда Константиновна Лукашевич застала войну 10-летней девочкой. Пережила все тяготы тыловой жизни, принимала участие в сельхозработах. В 1946 году с семьей переехала на Сахалин и всю жизнь проработала на Долинском целлюлозно-бумажном заводе. Ее история о жизни во время Великой Отечественной войны, рассказанная в альманахе "Победители" продолжает серию публикаций в рамках проекта ИА SakhalinMedia "Победители".
Прерванное счастье
…Я очень хорошо помню то время. 1941 год, май, мы заканчиваем 3 класс и обсуждаем с одноклассниками, как проведем каникулы. Я мечтала о пионерском лагере. Казалось, что все, кто там побывал – самые счастливые. Прихожу домой, мама улыбается и говорит: "Поедешь в лагерь". А папа, улыбаясь, добавляет: "Если не наберешь за смену три кило – больше туда не отправим". И вот приехала я в лагерь, а там чисто, вокруг цветы, домики покрашены, постели заправлены, в столовой вкусная еда, все хорошо и красиво. И было ощущение счастья, ведь сбылась моя мечта. На воскресенье назначили торжественную линейку в честь открытия лагеря, пригласили родителей. И вот приходит этот долгожданный день, 22 июня 1941 года, но с самого утра вместо праздника начинает происходить что-то странное: приезжают родители, говорят очень мало, собирают нас и увозят домой. Так мы узнали, что началась война, и это слово повисло над лагерем, как грозовая туча. Так кончилось наше детство…
Надежда Константиновна Лукашевич. Фото: из альманаха "Победители"
Свет в окне
…Из лагеря мы уехали, и какая-то тоска на нас навалилась. Мы чувствовали себя обреченными и ничего хорошего от жизни не ждали. Осенью я пошла в 4-й класс. В школе нам давали по стакану чая с кусочком хлеба. С учебниками было плохо: по 2-3 книги на класс, а тетрадей и вовсе не было. Одноклассники иногда не приходили в школу, а позже мы узнавали, что в их семью пришла похоронка. Ребятишки все были худенькие, плохо одетые, от скудного питания такие слабые, что иногда даже засыпали на уроках. А наша учительница их будила, она была очень хорошая, как мама. Сочувствовал нам, помогала. С ранних лет она нас приучала к рукоделию, и именно она первая зажгла во мне интерес к этому делу, любовь к нему. Приносила свои нитки, тряпочки, учила нас шить и вышивать. Она не давала нам плакать, отвлекала. Была для нас как свет в окне…
Тыловой быт
…Отец имел бронь на всю войну, потому что работал в НКВД, а мама сидела с детьми. Я в семье была старшая, за мной шла сестра Алла, а в декабре 1941 года родился долгожданный брат Толик. Жили мы в малюсенькой двухкомнатной квартире, из мебели — взрослая и детская кровати, круглый стол и сундук, на котором тоже спали. На кухне у печки стоял сбитый из досок ящик, там хранились овощи, а сверху лежал матрас. На этом ящике спали дедушка и бабушка, родители отца. Теснота и нищета, и все это усугубила война. Странно, но в первые дни войны магазины в городе почти сразу опустели. Запасов продуктов у нас не было. Появились карточки. За хлебом в магазин ходила я, помню, как стояла в очереди и мечтала о довеске. Бывало, что прямо там падала в обморок. К этому люди привыкли, приводили меня в чувство и давали хлеб без очереди. Когда папа получал свою копеечную зарплату, мама ходила на базар и покупала стакан муки. Из нее она делала затируху: кипятила на примусе воду и заваривала в ней муку. Это был мой обед перед школой…
Тихий город
…Хабаровск с первых дней войны накрыло ощущение беды. Люди разговаривали чуть ли не шепотом, не было шумных компаний на улицах, и даже на базаре никто не скандалил. Город был очень тихий. Мы страшно боялись войны на Дальнем Востоке, понимали, что если еще и здесь она начнется — мы все погибнем. Конечно, государство делало все, чтобы этого не допустить, нас хорошо охраняли и все ресурсы шли в армию. Это была наша защита, но все равно было страшно…
Матрас с сюрпризом
… Совсем плохо было с одеждой. Через два года после начала войны мы обнаружили, что нам нечего надеть, одни обноски. И сшить не из чего, тканей в магазинах нет. И тут мама случайно обнаружила, что один из наших матрасов набит верблюжьей шерстью. Радости нашей не было границ! Мы его быстренько распороли, вытащили шерсть, тетя Маруся дала прялку, которой было лет пятьдесят, и мы взялись эту шерсть прясть. Мы пряли, а мама ее красила и вязала. И однажды я появилась в своем классе так нарядно одетая, что ребята ахнули! На мне была вязаная крючком кофточка с красивым рисунком, с воротником, и помпоны на ней были, и пуговицы, и впереди, и на рукавах – ну такая красивая кофточка, что не передать! Я чувствовала себя так, как сейчас, наверное, чувствует себя модель на подиуме…
Свадебная собака Герда. Фото: из альманаха "Победители"
Про тетю Гутю и кисет
…Несмотря на трудности, мы очень дружно жили с соседями. Особенно с тетей Гутей, она была татарочка. Ее муж дядя Миша в первые дни войны ушел на фронт. Работала тетя Гутя на пивзаводе, во время войны там перерабатывали сою, делали из нее молоко, масло, творог, и все это оправляли в госпиталя. А нам иногда доставалось самое вкусное – соевый жмых. Это были наши конфеты, и я до сих пор помню этот вкус. А еще тетя Гутя раз в неделю получала на заводе литр соевого молока и всегда с нами делилась.
"Да ты же солнышко мое! Смотри, вот он, кисет, теперь всегда со мной! Спасибо тебе"…
Однажды она собирала посылку для дяди Миши, и мама мне говорит: "Сшей ему кисет, это будет для него большая радость". Я тут же села, сшила двойной кисет из шелковых обрезков, вышила на нем "Скорей возвращайся, мы тебя ждем!", а тетя Гутя наполнила кисет табачком и отправила на фронт. А когда дядя Миша вернулся домой, и я побежала с ним поздороваться, он схватил меня на руки, поднял к потолку и говорит: "Да ты же солнышко мое! Смотри, вот он, кисет, теперь всегда со мной! Спасибо тебе"…
Деревенские хлеба
…В 1943 году меня на лето отправили в Амурскую область к маминой сестре в деревню. Мама боялась, что не выкормит нас троих, так тете и написала в письма: "Боюсь, дети не выживут", а та предложила отправить меня к ней. С собой я привезла целый чемодан мыла, в деревне его купить было невозможно, белье стирали золой. И вот я приехала, захожу в избу, тетя Маруся стол накрыла, а на нем – настоящий белый хлеб, высокие такие буханки, в крынке молоко настоящее, масло сливочное, картошка вареная, и дух от нее такой идет, что я его до сих пор помню! Я увидела это все – и заплакала… Единственное, что сказала тетя Маруся тогда: "Не надо сразу много есть, завтра еще будет"…
Пьяная ягода
…Пошли мы с тетей Марусей за ягодой. А там в лесу черники, голубики видимо-невидимо, и давай я эту ягоду есть! Накинулась на нее, а когда пришли домой, стало мне так плохо, что я сознание потеряла. Оказывается, ягода вся была пьяная, покрытая белым туманом, а он пагубно действует на человека. Стали меня откачивать, отпаивать, а после за ягодой я больше не ходила. Ну а потом, дня через три-четыре вместе со всеми пошла работать в поле. Мы пропалывали свеклу, морковку, кто повзрослее – пшеницей занимались…
Надежда с братом и сестрой, 1946 год. Фото: из альманаха "Победители"
Победа
… Мама моя была очень худенькая, больная, ходила как тень. А я самая старшая в семье, поэтому вся тяжелая работа по дому была на мне. И вот 9 мая 1945 года взяла я талоны на воду, ведра, коромысло и пошла на водокачку. Смотрю, а там народ стоит, не расходится, и все о чем-то говорят. Подхожу, спрашиваю, что случилось, а мне говорят: "Победа!!! Войне конец!" Набрала я воды, бегу домой, кричу: "Мама, победа!!!" А вокруг плач, радость непередаваемая… Вечером мы детворой собрались на поляне возле наших домов и разожгли небольшой костер. А потом взрослые вернулись с работы и тоже к нам пришли, принесли дрова, хворост, а Юдины притащили две старые новогодние елки, бросили их в костер, и вот тогда взвились кострами синие ночи! Искры во все стороны полетели, и так нам стало светло и весело – не передать. И мы запели, и до самой полуночи жгли костер, радовались и пели. Так мы отпраздновали День Победы…
Молодожены. Фото: из альманаха "Победители"
Из воспоминаний. Фото: из альманаха "Победители"
Родители Надежды Константиновны Лукашевич. Фото: из альманаха "Победители"
Сахалин
…Как только закончилась война, отца отправили на Сахалин организовывать паспортную службу. А через год к нему приехали мы. Плыли из Находки на огромном железном пароходе, это был настоящий плавучий чемодан! Прибыли в Маоку (Холмск), а оттуда отправились жить в Поронайск. Поселились в хорошеньком японском домике, он так мне понравился: интересная планировка, раздвижные двери, черный лак, шторы, маты на полу чистейшие, в загашниках постельное белье, продолговатые подушки, матрасы в полметра толщиной, такие же одеяла, и спали мы на полу. Непривычно. В Поронайске я окончила восемь классов, а потом уехала в Южно-Сахалинск и поступила в целлюлозно-бумажный техникум. Тогда на Сахалине было 8 целлюлозно-бумажных заводов и требовались специалисты. В техникуме была группа электриков, куда набрали ребят, вернувшихся с фронта. Молодые, красивые, веселые, мы все в них влюбились. Был среди них и Юрий Александрович Лукашевич. В 1947 году он сделал мне предложение руки и сердца, и мы поженились. На свадьбу Юре преподнесли ящик и велели сразу при всех его открыть. Открываем – а там щенок овчарки, мы ее назвали Герда. С тех пор с нами всегда были собаки. А потом мы с Юрой уехали работать в Долинск, я на ЦБЗ, он на ТЭЦ. И здесь, в Долинске, прошла вся наша жизнь…
Из воспоминаний. Фото: из альманаха "Победители"
