Очередное сокращение финансирования привело к увольнению 10% сотрудников сахалинского филиала Геофизической службы РАН – структуры, в задачу которой входит мониторинг сейсмической ситуации на значительной части территории Дальнего Востока. По словам директора филиала Юрия Левина, это пока не привело к снижению качества наблюдений, но ситуация в дальнейшем может ухудшиться. Бывший начальник охинской сейсмостанции, закрытой в начале 90-х, напомнил о трагической ошибке сейсмологов, не сумевших вовремя определить эпицентр нефтегорского землетрясения, а также рассказал корр. SakhalinMedia, почему сахалинцам нередко приходится узнавать о землетрясениях на острове из соцсетей.
— Юрий Николаевич, серьезно ли сократилось финансирование сахалинского филиала службы в этом году?
— На 15% от ранее заявленного. Снова придется ужиматься в расходах — вплоть до уменьшения оплаты труда своим сотрудникам. У нас и так зарплата вдвое ниже, чем среднеобластная у подобных научных сотрудников. Чтобы сохранить научный потенциал, неквалифицированные кадры мы должны сократить.
— Уже приступили к увольнениям?
— Да, 10% персонала уже сократили. Чтобы это не отразилось на качестве наблюдений, к процедуре увольнений приступили с середины прошлого года.
— Расстаетесь с сотрудниками в Южно-Сахалинске?
— В основном пока на курильских сейсмостанциях. Эти станции самые нужные, но при этом и самые затратные. Там другие заработные платы, значительно выше тарифы – и, следовательно, любые расходы по содержанию зданий, чем в среднем по филиалу.
— А количество станций будет сокращено?
— Вопрос сложный… Пока нет. Но если мы не сможем содержать их, к этому и придем.
— Есть риск, что вернемся в начало 90-х?
— Да, идем в том же направлении, что и в начале 90-х. Когда приходится сокращать людей – это как ножом по сердцу. Я сам был в такой ситуации и знаю, что это такое. В Сахалинской области в 90-х годах закрыли ровно половину станций – фактически разрушили всю сейсмологию, которая десятки лет работала. Люди были также уволены. И я в том числе — я тогда работал начальником станции Охи. Меня оставили без работы, а кому нужен начальник сейсмостанции, если их всего несколько в области? Курильские станции тоже были закрыты тогда. Я считаю это преступлением. Только закрыли станции – произошло катастрофическое землетрясение на Шикотане в 1994 году, затем землетрясение в Нефтегорске. Что, впрочем, мне позволило сразу открыть охинскую сейсмостанцию – с помощью Шойгу.
— Понятно, что нефтегорское землетрясение нельзя было предсказать, но ведь и его эпицентр на Сахалине не смогли определить…
— У нас в тот момент, во-первых, не было таких средств связи, как сейчас. Во-вторых, на Сахалине работала всего одна станция – "Южно-Сахалинск". Расстояние до эпицентра – 700-800 км. Станции для обеспечения сейсмического мониторинга на севере Сахалина — в Ныврово, Охе, Ногликах, Лазареве – все тогда были закрыты. Поэтому первоначально землетрясение было локализовано неправильно, с ошибкой более чем в 100 км. И не на Нефтегорск попал эпицентр, а на северную оконечность Сахалина – в море. Потому что расчеты проводились только по одной станции, а для правильного определения очага нужно как минимум три станции, работающие в режиме реального времени. Поэтому была допущена ошибка, и о том, что рухнул Нефтегорск, узнали только через 10 часов.
Когда произошло землетрясение, я связался со своим бывшим руководством, попросил помощи – давайте откроем сейсмостанции. Я тогда жил на своей станции, хоть она и была закрыта. Как сторож. И сотрудники готовы были вернуться. Но так как руководство на это не пошло, я встретился с Шойгу, и он как руководитель правительственной комиссии дал мне добро на открытие станции. Мы открылись и до сентября 1995 года работали без зарплаты, на собственном энтузиазме. Жили на станции, ночевали там, потому что афтершоков было очень много.
— Как складывалась ситуация в следующие 20 лет?
— Не очень. Первые 10 лет, можно сказать, ничего не развивалось — с финансированием было туго. Но после большого индонезийского цунами 2004 года Шойгу обратился к президенту – надо развивать у нас службу цунами. Была принята федеральная целевая программа по снижению рисков – там были пункты о модернизации сейсмологических сетей наблюдения. Правительство выделило средства, и с 2006 по 2010 год мы провели модернизацию аппаратуры, системы наблюдения, системы передачи, увеличили количество станций. Но денег на содержание дорогостоящей аппаратуры после 2010 года не выделяют, а она имеет свойство ломаться. И каждый год идет секвестирование бюджета. Если у нас раньше работало 200 с лишним человек, то сейчас в два раза меньше. Но, правда, тогда и условия труда были другие. Сейчас станции работают уже в автоматизированном режиме. Таким образом, мы качество наблюдений не ухудшаем. Другое дело, что у нас остались огромные здания – их нужно отапливать, содержать, охранять — это федеральная собственность. Местные власти на себя это брать не хотят.
— Сколько станций наблюдения в ведении вашего филиала?
— Четыре больших стационарных сейсмостанции и значительно больше пунктов инструментальных наблюдений. Это та же сейсмостанция, только без ежедневного обслуживания. Там есть компактная аппаратура: датчики, закопанные в землю, и набор аппаратуры в здании: система энергоснабжения, сервер сбора информации и сервер для канала связи. Такая станция работает в Ильинском – людей там нет, а информация автоматически поступает к нам в реальном времени. Таких пунктов на Сахалине восемь, есть и на Курилах. Всего же в зоне ответственности филиала, а это – северо-западная часть Тихого океана, Курильские острова, Охотское море, остров Сахалин и прилегающие моря, Приморский и Хабаровский края, Амурская область, Еврейская автономная область – около 44-х наблюдательных пунктов, которые мы обслуживаем. Чтобы отслеживать землетрясения на Сахалине, станции должны быть вокруг острова, поэтому нам обязательно нужны пункты наблюдения на материковой части. Мало того, учитывая, что есть товарищи, которые у российских границ ядерные бомбы взрывают, наша задача – и регистрация ядерных взрывов…
— Автоматика заменяет людей?
— Лишать работы сотрудников, которые проработали у нас по 20-30 лет – плохо с моральной точки зрения. Но таково веление времени. Раньше у нас были аналоговые сейсмические станции. В 50-е годы для них строились здания, там были лаборатории, мы записывали все на фотобумагу, обрабатывали ее. Чтобы обеспечить круглосуточное дежурство, на каждой станции нужны были 15 работников. Сейчас у нас другая аппаратура, цифровая. Для нее уже не нужны здания – мы датчики закопали, а человек сидит в квартире, получает всю информацию и ведет ее обработку. При этом мы всю информацию в режиме реального времени принимаем здесь в Южно-Сахалинске, в нашем региональном информационном обрабатывающем центре.
— Сахалинцы, пережившие разрушительные землетрясения, неуютно себя чувствуют при каждом небольшом толчке. Почему параметры землетрясения часто приходится узнавать на зарубежных сайтах, из соцсетей? В последнее время ситуация улучшилась, но было время, когда журналисты не могли дозвониться до нашей сейсмостанции. Почему у филиала давно нет своего сайта?
— Это затраты, как материальные, так и людские. Когда происходит землетрясение, а это чаще случается ночью, в темное время суток, на станции дежурят два человека. И отвечать на телефонные звонки им просто некогда, потому что — аврал, "боевой режим", как мы говорим. В течение 10 минут мы обязаны получить всю информацию о землетрясении и передать ее в главное управление МЧС или в Центр управления в кризисных ситуациях, и в Центр цунами, если это сильное землетрясение, а вот уже МЧС, если считает нужным, с помощью своей пресс-службы доносит эту информацию до населения. Центр цунами по своим каналам информирует исполнительные власти. У нас просто нет на это времени. С журналистами мы обычно готовы поделиться информацией на следующий день. В лучшем случае через час-другой, если это был одиночный толчок. Если начнутся афтершоки, я вообще отключу телефон…
— Но сахалинцам нужна информация немедленно, и вы же понимаете, что не из праздного любопытства. Когда произошло пусть даже едва ощутимое землетрясение, человеку нужно решить, что делать в следующую минуту…
— Чтобы нам заниматься информированием населения, у нас должен быть сайт (он есть, но закрытый, только для специалистов), служба, программисты, журналист, который будет это все писать. Нам некогда – настолько мы в это время напряженно работаем. Я не против, даже за – давайте мы будем информировать, но для этого нужно создавать определенную структуру.
— Мы живем в регионе, где рано или поздно произойдет очередная природная катастрофа — землетрясение, цунами. Сокращать финансирование сейсмостанций — все равно что отключать пожарную сигнализацию. Неужели Нефтегорск ничему не научил?
— Мы будем, конечно, выкручиваться, систему тащить – на энтузиазме. А энтузиазм – это болезнь, нельзя быть всю жизнь больным… Сейчас за это никто не накажет — пока, как говорится, петух не клюнет. Когда случился Нефтегорск – сразу стали искать виновных. Случись сейчас что-нибудь, я даже знаю, кто будет виноват… У нас стрелочников быстро находят.
ССЫЛКИ ПО ТЕМЕ
